Расстановка «красных флажков» для СМИ и журналистов, которые пишут про «оборонку», а также общая тенденция к поиску «врагов Родины» в России. Таковы основные причины уголовного дела экс-спецкора «Коммерсанта» Ивана Сафронова по мнению Григория Пасько — единственного журналиста в России, который был осужден за госизмену еще 20 лет назад после серии материалов о радиационной безопасности на флоте.
В интервью Русской службе Би-би-си Пасько рассказал о собственном опыте обвинения в госизмене, провел параллели с делом советника главы «Роскосмоса» и прокомментировал «чешский след».
Экс-спецкор «Коммерсанта» и советник главы Роскосмоса Иван Сафронов — второй российский журналист, обвиненный в госизмене.
В 1990‑е по схожему обвинению проходил приморский военкор Григорий Пасько. Он работал военным журналистом в газете «Боевая вахта» Тихоокеанского флота и специализировался на вопросах коррупции и экологии: расследовал случаи слива радиоактивных отходов и сбросов боеприпасов в Японское море.
ФСБ в 1997 году обвинила Пасько в государственной измене: попытке передачи гостайны японским СМИ. В 1999 году суд Тихоокеанского флота признал Пасько невиновным в измене, но приговорил его к трем годам лишения свободы за превышение должностных полномочий и освободил в зале суда (с учетом срока пребывания в СИЗО и амнистии).
В конце 2001 года Пасько все-таки признали виновным в госизмене и приговорили к четырем годам. Он освободился из колонии по УДО в 2003 году.
ЕСПЧ в 2009 году и Большая палата ЕСПЧ в 2010 году отклонили жалобу Пасько на нарушение российскими властями статей 6 (право на справедливое разбирательство дела в разумный срок), 7 (наказание исключительно на основании закона) и 10 (свобода выражения мнения) Европейской конвенции по правам человека.
В 2014 году минюст России признал иностранным агентом Фонд поддержки расследовательской журналистики, директором и соучредителем которого был Пасько (юрист по второму образованию). В 2015 году фонд самоликвидировался и Пасько зарегистрировал в Праге НКО «Содружество журналистов-расследователей». В 2015 году он получил вид на жительство в Чехии, но из-за пандемии сейчас находится в России.
Именно в работе на чешскую разведку обвинили Ивана Сафронова, ранее говорили его адвокаты.
Би-би-си: Что вы думаете о деле Ивана Сафронова?
Г.П.: Судя по всему, его преследуют не за то, что он советник Рогозина. Если, как пишут, в марте 2019 года у Ивана уже были контакты с эфэсбэшниками и ему говорили, что он не так что-то сделал, можно предположить, что тогда же было заведено дело оперативной разработки и за ним весь этот годик внимательно присматривали. Видимо, сейчас решили, что да, можно возбуждать — клиент созрел.
В то время он был журналистом и занимался темами, которые очень чувствительны для ФСБ — это военно-промышленный комплекс, военно-техническое сотрудничество, технологии двойного назначения, поставки вооружения в Сирию, Иран и так далее. Никто в российском руководстве и ФСБ в том числе не хочет, чтобы кто-то про это что-то знал, писал и в этом разбирался.
Самый страшный журналист — это журналист, который компетентен в чем-то. Потому что он может написать правду. А от правды до госизмены — очень маленький шажок.
Би-би-си: С чем было связано ваше дело?
Г.П.: С 1992 года я написал 50 наверное публикаций на одну тему: слив радиоактивных отходов, списанные и аварийные атомные лодки, которые стоят и «фонят» в разных местах.
За мной следили, понавтыкали всю квартиру прослушкой, прослушивали телефоны мои, ходили ногами, за спиной дышали в затылок. Это было видно и смешно. Но я не обращал на это внимания — я делал свою работу, они свою. В 1997 году меня арестовали.
Би-би-си: В каком издании вы работали?
Г.П.: Я был начальником отдела в тихоокеанской газете «Боевая вахта». Она продавалась в гражданских киосках, и на нее можно было подписаться. Я был военным, но — журналистом. И в своей работе мы руководствовались одним законом — «О СМИ».
Би-би-си: Где вы брали информацию?
Г.П.: Были справки медицинские, статьи ученых, экспертов специализированных изданий типа «Военного вестника». Мне вменялись опубликованные статьи, записи в блокноте, была статья, набранная на компьютере, но не опубликованная еще.
Би-би-си: Кто контролировал ваши публикации?
Г.П.: У нас в газете цензор сидел в звании полковника. Но мне вменяли их авторство. То же самое, кстати, касается дел против ученых. В каждом институте есть первый отдел ФСБ. И когда ученого, который общался с китайцами или поехал, сделал доклад, обвиняют в госизмене — cтоп, а где был представитель ФСБ?
Би-би-си: Вам вменяли что-нибудь помимо публикаций?
Г.П.: Сотрудничество с японскими журналистами. Меня обвинили в том, что я собирал по заданию японской разведки сведения, составляющие государственную тайну, и передавал их.
Военный суд два года разбирался и выяснили, что нет ни сведений секретных, ни одного факта передачи, ни умысла, ни ущерба — ничего. Суд увидел, что в моем деле нет никакой госизмены.
Но два года отсиженных мною уже в тюрьме надо было как-то оправдать, объяснить или кого-то за это наказать. Нашли для меня другую статью — «превышение должностных полномочий».
Но приговор был мертворожденным — потому что журналист не является должностным лицом. Через полтора года Верховный суд приговор отменил, направил дело на новое рассмотрение, и все началось сначала.
Би-би-си: Вы все это время находились за решеткой?
Г.П.: Меня выпустили в 1999 году летом, и где-то год с небольшим я был на относительной свободе. А там уже Путин пришел к власти. И когда еще было непонятно, будет ли второй суд, местные приморские чекисты меня увидели в городе и говорят: «Ну все, старик, держись! Президент наш, так что тебе сидеть».
И мне дали еще два года: в 2001‑м — посадили, в 2003‑м — выпустили. За одно и то же дело.
Потом, когда все уже закончилось, и меня позвали в управление ФСБ, чтобы вернуть деньги, которые у меня пять или восемь лет назад при аресте забрали, я у них спросил — зачем вам нужен был этот позор? Они говорят: «Профилактика».
И действительно, больше сейчас и не пишет никто про радиоактивные отходы и списанные лодки — всяком случае на Тихоокеанском флоте. Что, их меньше стало? Да нет.
Би-би-си: Как обеспечивалась закрытость в вашем деле?
Г.П.: Суд был закрытым до такой степени, что меня привозили в наручниках, с собаками и с автоматчиками. Плюс обвинительное заключение с грифом «совершенно секретно» — поэтому я его и не видел до сих пор.
Би-би-си: Почему вам не удалось выиграть дело в Европейском суде по правам человека?
Г.П.: Они не рассматривают дело по существу, они рассматривали, соответствовали ли обвинения национальному законодательству. И пришли к выводу, что обвинить журналиста как военнослужащего в России допускается.
Би-би-си: Отличает ли это ваше дело от дела Сафронова?
Г.П.: У меня было худшее положение, чем у Ивана сейчас. Мне вменяли и что я офицер, а значит, имел возможность, пользуясь формой, проникать туда и шпионить там, куда не мог бы проникнуть гражданский журналист.
Би-би-си: У вас был допуск к гостайне тогда?
Г.П.: Формально да. Каждому выпускнику военного училища автоматически выдается третья форма допуска. Больше она не повышается никуда, никто даже не помнит, что она есть.
Би-би-си: Но вы имели доступ к секретам?
Г.П.: Да нет конечно, о чем вы говорите! Все прекрасно понимали, что пришел журналист, а значит лишнего болтать не надо. Другое дело, что в силу своих профессиональных обязанностей начальника отдела я присутствовал на штабных заседаниях. Но там начальник какой-то, если им было нужно обсудить что-то свое, обычно говорил: «так, ну у нас тут Пасько сидит, мы это обсудим, когда он уйдет».
У Сафронова такого доступа, естественно, не было. Но сейчас такая трактовка статьи 275 УК, что обвинение можно предъявлять не только источнику информации, но уже и журналисту.
Эта статья и раньше была не конкретна и размыта, но в 2012 году вышла новая редакция, которая расширяет статью 275 до невозможности. Из нее убрали действия «в ущерб внешней безопасности», остались просто — «против безопасности», помощь представителям вражеских разведок заменили на помощь любому иностранцу. Это очень пластилиновая для ФСБ статья. Плюс еще закрытый суд.
Тематика всех статей Сафронова, как и тех, что писал его отец — это опасная, чувствительная область журналистики, и она очень близка 275‑й статье. Статья написана так, что ее можно применить к любому человеку, особенно к журналисту, пишущему на военную тематику — без проблем. Я это говорю как юрист.
Би-би-си: В чем может быть причина возбуждения дела?
Г.П.: Причин, как я думаю, несколько. И то, что статья давно — пожалуй, после моего дела — не применялась к журналистам.
Во-вторых, кому-то надо обозначить красными флажками журналистам, что есть темы, на которые «вы не пишете то, что сами решите, а только с нашего разрешения, с нашей указкой и подсказкой, с нашего благословения и желательно с нашей подписью на листочке, с визой».
И третья причина — всеобщий маразм: «подготовка к третьей мировой войне, все вокруг враги, когда-то они оттяпали наши территории, хотят нашей погибели, Родина в опасности».
Это доходит до какого-то такого градуса — и появляются уголовные дела. Дела Светланы Прокопьевой (псковская журналистка, 6 июля признанная виновной в оправдании и пропаганде терроризма) и Абдулмумина Гаджиева (дагестанский журналист, обвиняется по делу о финансировании терроризма), который уже сидит ровно год в Махачкале.
И если уж в Москве «закрыли» Сафронова, то сам бог велел где-нибудь в Калининграде, Владивостоке, Чите или Челябинске тоже найти кого-нибудь, тоже отчитаться, что там бдительность есть.
Всё это маркеры, которые говорят о нездоровом обществе и нездоровой обстановке в обществе. Я думаю, это будет умножаться. Потому что народу постоянно надо будет показывать, что мы плохо живем, потому что санкции, а еще и кругом враги. В том числе журналисты.
До этого были иностранные агенты, нежелательные организации. Вполне возможно, что еще три-пять-десять дел лежат уже созревшие, как горячие пирожки.
Би-би-си: Вы работаете в Чехии и занимаетесь образовательными проектами для журналистов. Защита Сафронова говорила о версии следствия, что он был связан с чешскими спецслужбами. Что вы об этом думаете?
Г.П.: Мы с 2015 года проводим в Праге школы и семинары для журналистов. Но Ивана мы никогда не приглашали, он никогда не был нашим слушателем. Мне неизвестно, чтобы он когда-то был в Чехии или был связан с кем-то из чешских журналистов или органов.
Я думаю, что чешский след в его деле абсолютно случайный и возможен из-за скандалов, которые длятся последние несколько лет. Возможно, здесь мотив мести за памятники: в Чехии снесли памятник маршалу Коневу и установили памятник власовской армии — Россия по этим поводам возмущалась. Кроме того, был громкий «рициновый скандал» два месяца назад.
Я уверен, что Чехия названа случайно в версии о том, что Сафронов передавал сведения чешской стороне с тем, чтобы потом передать их США. Зачем, если можно передать напрямую в США?
Би-би-си: Видите ли вы аналогии между делом Сафронова и делом Голунова?
Г.П.: В законе об оперативно-розыскной деятельности есть такое понятие, как контролируемая поставка — против которой юристы периодически выступают. Можно человека спровоцировать на взятку.
Конечно, тот же механизм можно применять и для статьи 275. И потом нести все в суд — встретился, передал, эксперты сказали, что это секретно. И всё — статья есть.
Би-би-си: С вашей точки зрения, слова Дмитрия Пескова, который подтвердил свою прежнюю оценку репутации Сафронова как высокопрофессионального журналиста — вообще не играют никакой роли?
Г.П.: Меня тоже смутило это — советник Рогозина, президентский пул, и в изданиях таких работал, о которых не скажешь, что они безбашенные и неосторожные. Я думаю, что так устроена система. В каком-то смысле здесь применим, например, пример уголовных дел губернаторов.
Би-би-си: С вашей точки зрения, возможен ли вариант благоприятного развития событий в деле Сафронова?
Г.П.: Шанс есть всегда. Однажды я имел неосторожность выразить мысль, что Светлана Давыдова подходит формально под статью 275 и ее дело могут довести до суда. Но что-то случилось, и не довели, слава богу.
Конечно, много будет зависеть и от адвокатской команды, и от позиции журналистов, и от позиции международных организаций журналистских. Это может и не подействовать, но лучше, чтобы это работало.
