В последнее время мы все чаще слышим о делах, которые так или иначе связаны с журналистами или их деятельностью. Дело Ивана Голунова, задержание журналистов, вышедших в поддержку Ильи Азара в этом июне, корреспондент «Медиазоны», которому сломали руку на избирательном участке – все эти новости заполонили наши новостные ленты настолько, что мы перестали им удивляться.
7 июля журналист и советник «Роскосмоса» Иван Сафронов был арестован по подозрению в государственной измене. Первым и до недавних событий единственным журналистом, осужденным за госизмену, был Григорий Пасько. Мы поговорили с Григорием о деле Ивана Сафронова, его позиции и многом другом.
Почему вы решили писать именно об утилизации радиоактивных отходов и списании атомных подводных лодок? Почему вас заинтересовала именно это тема?
С 1992 по 1997 год (момент ареста) я написал более 50 больших статей по всему комплексу, относящемуся к утилизации атомных подводных лодок, включая цикл об утилизации радиоактивных отходов этих лодок. Начало 90-ых годов в Российской Федерации ознаменовалось бурным всплеском законотворчества в тех областях, в которых были либо явные пробелы, либо вообще отсутствовали законы. Например, закон об экологической экспертизе, закон об экологии, закон о средствах массовой информации, который впервые появился в 1993, и так далее. В том числе закон о государственной тайне 1992-го года, в котором впервые было прописано, что не подлежит засекречиванию. И вдруг выясняется, что засекречиванию не подлежат сведения, касающиеся эпидемиологического медицинского состояния территорий, обстановки, т.е. если речь идёт о здоровье людей и массовой опасности, то эти сведения не являются секретными, вне зависимости от того, воинская ли это часть или нет. Поэтому я начал публиковать на эту тему, все было в строгом соответствии с законодательством. Но выяснилось, что законотворчество в РФ шагнуло вперёд к прогрессу быстрее, чем старые советские институты. Институт КГБ, который сейчас называется ФСБ, практически не видоизменялся со времён товарища Сталина. И если существуют какие-то хорошие законы (например у нас хороший закон о средствах массовой информации), то у них каждый день изжога от того, что этот закон существует. И вообще от того, что существуют эти сволочи журналисты, которым этот закон позволяет свободно писать о том, что они хотели бы контролировать. Разумеется, они меня предупреждали, что не надо писать на эту тему. На что я ответил: «Вы занимайтесь своим делом, а я буду заниматься своим». Чем все это кончилось, вы уже в курсе.
То есть вы знали, что рискуете?
Безусловно. Как и всякий журналист, который берётся за расследование, тем более той области, которую до тебя никто не освещал, я понимал, что нужно учитывать риски. Я их учитывал как человек военный, который знает, что такое тактика боя, планирование и запасные пути. Но я никак не думал, что они открыто будут нарушать законы. Тем не менее мы с Иваном Павловым [адвокат Григория Пасько – прим. редактора] очень достойно противостояли этим нападкам. И я считаю, что мы победили, хотя приговор и был обвинительный.
Несколько лет назад в Барнауле на вас было совершено нападение. Скажите, на сегодняшний момент вы чувствуете себя в безопасности?
Надо быть идиотом, чтобы чувствовать себя в безопасности в Российской Федерации, будучи журналистом-расследователем с таким бэкграундом, как у меня. Сейчас я езжу по стране с лекциями, и мне периодически устраивают провокации. В 2014 нашу организацию – Содружество журналистов-расследователей – одной из первых признали иностранным агентом, хотя у нас сугубо образовательные проекты в области журналистики. Конечно, мы пытаемся минимизировать риски, особенно для студентов и молодых журналистов. Но это не значит, что мы должны бояться до такой степени, чтобы позволить уничтожить жанр расследования.
Какая была ваша первая мысль, когда Вы впервые услышали о деле Ивана Сафронова?
Я немного был знаком с публикациями его отца. И хотя за его творчеством особо не следил, знал, что он продолжает отцовскую тематику. Военно-техническое сотрудничество, технологии двойного назначения, поставки российского вооружения в страны ближнего востока – это всегда на грани риска. Темы очень чувствительные, но они не являются секретными! Однако ФСБ считают, что им необходимо обо всем докладывать и публиковать на эти темы только с их разрешения. Поэтому очень легко проследить связь между тем, на какие темы писал Иван Сафронов, и между тем, кто был заинтересован в возбуждении уголовного дело против него.
То есть в целом это работает как открытый механизм цензуры?
Да. Но это не просто цензура, это цензура «обухом по голове».
Как вы относитесь к пикетированию в поддержку Ивана Сафронова и к пикетированию в целом?
Пусть будет, конечно, но я слабо верю в махания белыми флажками. Все эти митинги, происходящие в загонах при вооруженных до зубов ментах, у которых «шаг вправо, шаг влево считается побегом и приговаривается к растрелу». Я, как человек военный, понимаю, что все это полная фигня. Но в плане высказывания общественного мнения о том, что мы не согласны с откровенно репрессивными методами власти – это надо. Вы – молодые, которые видят это все и может быть даже и сами проходят через жернова преследования, как, допустим, Егор Жуков, должны понимать, что для того, чтобы изменить законодательную базу в нашей стране, нужно идти в политику. Нужно менять принципы формирования государственной думы с тем, чтобы менять откровенно плохие нынешние российские законы.
Как вы думаете, что должно произойти, чтобы прекратилась тенденция преследования журналистов?
Хороший вопрос, но я на него ответа дать не смогу. Все, к чему бы я мог призвать, сейчас запрещено. То есть мы можем говорить о том, что у нас есть 31-ая статья, которая разрешает выходить и быть несогласными, но она тоже запрещена. Она все ещё есть в нашей изнасилованной конституции, но она не работает уже давно. У нас даже одиночные пикеты де-факто запрещены. Мы не настолько богатые люди, чтобы разбрасываться штрафами. Например в нашей организации у сотрудников малюсенькие зарплатки, мы все налоги платим, а нам первых два штрафа пришло по 300 000 рублей. То есть понятно, что это было направлено на уничтожение организации, а не на восполнение бюджета Российской Федерации.
Вы патриот?
Вы знаете, эта тема не является публичной. Первый признак непатриотизма – если человек орет на всех перекрёстках, что он патриот. Если посмотреть на все статьи, которые я пишу, то будет видно, что они, во-первых, в рамках закона, что уже является признаком хорошего отношения к своей стране. А во-вторых все мои статьи о тех болевых точках, которые хотелось бы изменить в лучшую сторону. Не для того, чтобы исчезло государство, а для того, чтобы исчез идиотизм в этом государстве.
